Насморк. Страница 42

Читать онлайн “Насморк” – RuLit – Страница 42

Чувствовал я себя довольно скверно. Вместо ног – какие-то полые трубы, колотье в крестце напоминало о недавней травме. Хватит бродить попусту. Вдоль мерцающих витрин я двинулся к эскалатору с большими голубыми буквами “Эр Франс”. Это был кратчайший путь в гостиницу. Металлическая гребенка на ступенях стерлась, и, чтобы не упасть, я вцепился в перила. Примерно на середине эскалатора заметил впереди женщину с собачкой на руках. Я вздрогнул, увидев распущенные белокурые волосы, точно такие, как у той, в римском аэропорту. Медленно оглянулся через плечо, уже зная, кто стоит за мной. Синеватая от ламп дневного света плоская физиономия, скрытая за темными очками. Я почти грубо протиснулся мимо блондинки вверх по эскалатору, – но не мог же я взять и убежать. Остановился наверху и вглядывался в пассажиров по мере того, как эскалатор плавно выплескивал их на площадку. Блондинка скользнула по мне взглядом и прошла вперед. В руках она держала шаль с бахромой. Эту бахрому я принял за собачий хвост. Мужчина оказался тучным и бледным. Ничего общего с японцем. “Esprit de l’escalier, – подумал я. – Плохи мои дела, пора идти спать!” По дороге купил бутылку швепса, сунул ее в карман и с облегчением посмотрел на часы над конторкой.

Номер уже был свободен. Гарсон, шагая впереди меня, внес мои вещи, в передней уложил маленький чемодан на большой и удалился, получив свои пять франков. Гостиница была погружена в успокоительную тишину; свист идущей на посадку машины прозвучал в ней диссонансом. Хорошо, что я прихватил швепс, мне хотелось пить, только нечем было сорвать пробку, и я вышел в коридор, где должен был быть холодильник, а в нем консервный ключ. Бросились в глаза теплые мягкие тона ковровой дорожки и стен – французские дизайнеры знают свое дело. Я нашел холодильник, открыл бутылку и пошел к себе, и тут из-за поворота появилась Аннабель. Почему-то выше ростом, чем раньше, в темном платье, не в том, которое я запомнил, но с той же белой лентой в волосах и с тем же серьезным выражением темных глаз, она шла мне навстречу, легко помахивая сумочкой, переброшенной через плечо. Узнал я и сумочку, хотя, когда видел ее в последний раз, она была распорота. Аннабель остановилась у приоткрытой двери моего номера: выходя, я не захлопнул ее.

“Что ты здесь делаешь, Аннабель?” – хотел я спросить, пораженный и обрадованный, но выдавил только невразумительное “А. “, потому что она вошла в комнату, приглашая меня кивком головы и таким многозначительным взглядом, что я остановился как вкопанный. Внутреннюю дверь она не притворила до конца. Оторопев, я подумал, что, может, она хочет поделиться со мной какой-то тайной или заботой, но, еще не переступив порог, услышал: дважды отчетливо стукнули туфли, сброшенные на пол, и скрипнула кровать. Все еще слыша эти звуки, я вошел, негодуя, в комнату и задохнулся: она была пуста.

– Аннабель! – крикнул я. Постель оказалась нетронутой. – Аннабель! Молчание.

Ванная? Я заглянул в темноту и ждал на пороге, пока, с опозданием замерцав, загорятся лампы дневного света. Ванна, биде, полотенце, раковина, зеркало, а в нем мое лицо. Я вернулся в комнату, больше не смея ее звать. Хоть она и не успела бы спрятаться в шкафу, я отворил дверцу. Шкаф был пуст. Колени у меня подогнулись, я опустился в кресло. Я ведь в точности мог описать, как она шла, что держала в руке, я осознавал: она потому показалась выше ростом, что была в туфлях на высоком каблуке, а в Риме на ней были босоножки на плоской подошве. Я помнил выражение ее глаз, когда она входила в номер; как оглянулась на меня, и ее волосы рассыпались по плечу. Помнил, как стукнули туфли, дерзко сброшенные с ног, как отозвалась сетка кровати, – эти звуки просто пронзили меня и вдруг оказались чистой иллюзией? Галлюцинацией?

Я коснулся своих колен, груди, лица, словно именно в таком порядке следовало начать проверку, провел ладонями по шероховатой обивке кресла, встал, пересек комнату, ударил кулаком в приоткрытую дверцу шкафа – все было солидно, недвижимо, мертво, осязаемо и, однако же, ненадежно. Остановился у телевизора и в выпуклой матовости экрана увидел уменьшенное отражение кровати и двух девичьих туфелек небрежно сброшенных на коврик. С ужасом обернулся.

Там ничего не было. Возле телевизора стоял телефон. Я снял трубку. Услышал сигнал, но не набрал ни единой цифры. Что, собственно, я мог сказать Барту – что в гостинице мне привиделась девчонка и поэтому я боюсь оставаться один? Положил трубку на рычаг, вынул из чемодана несессер, отправился в ванную и вдруг застыл перед умывальником. Все, что я делал, имело известный мне аналог! Я плескал холодной водой в лицо, как Прок. Натер виски одеколоном, как Осборн.

В комнату я вернулся, не зная, что предпринять. Со мной ведь ничего не происходило. Разумнее всего побыстрее лечь в постель и заснуть. Однако я боялся раздеться, словно одежда служила защитой, – но это хоть было понятно.

Двигаясь бесшумно, чтобы не накликать беду, стянул брюки, башмаки, рубашку и, погасив верхний свет, уткнул голову в подушки. Сейчас тревогу источало окружающее – расплывчатая подразумеваемость предметов в слабом мерцании ночной лампы. Я выключил свет. Наплыло оцепенение. Заставил себя дышать медленно и равномерно. Кто-то постучал в дверь. Я даже не дрогнул. Стук повторился, дверь приоткрылась, и кто-то вошел в переднюю. Темный силуэт на фоне освещенного коридора приблизился к кровати.

Читать еще:  Как остановить приступ кашля

Я не проронил ни звука. Вошедший постоял надо мной, положил что-то на стол и неслышно удалился. Замок щелкнул, я остался один. Скорее разбитый, чем одурманенный, я сполз с кровати и зажег бра. На столе лежал сложенный вдвое телеграфный бланк. С бьющимся сердцем, стоя на ватных ногах, я взял депешу в руки. Она была адресована мне, в гостиницу “Эр Франс”. Я взглянул на подпись, и мороз пронял меня до костей. Плотно зажмурил глаза, потом открыл их и еще раз прочел фамилию человека, который умер достаточно давно, чтобы сгнить в земле.

Станислав Лем – Насморк. Страница 42

Там ничего не было. Возле телевизора стоял телефон. Я снял трубку. Услышал сигнал, но не набрал ни единой цифры. Что, собственно, я мог сказать Барту – что в гостинице мне привиделась девчонка и поэтому я боюсь оставаться один? Положил трубку на рычаг, вынул из чемодана несессер, отправился в ванную и вдруг застыл перед умывальником. Все, что я делал, имело известный мне аналог! Я плескал холодной водой в лицо, как Прок. Натер виски одеколоном, как Осборн.

В комнату я вернулся, не зная, что предпринять. Со мной ведь ничего не происходило. Разумнее всего побыстрее лечь в постель и заснуть. Однако я боялся раздеться, словно одежда служила защитой, – но это хоть было понятно.

Двигаясь бесшумно, чтобы не накликать беду, стянул брюки, башмаки, рубашку и, погасив верхний свет, уткнул голову в подушки. Сейчас тревогу источало окружающее – расплывчатая подразумеваемость предметов в слабом мерцании ночной лампы. Я выключил свет. Наплыло оцепенение. Заставил себя дышать медленно и равномерно. Кто-то постучал в дверь. Я даже не дрогнул. Стук повторился, дверь приоткрылась, и кто-то вошел в переднюю. Темный силуэт на фоне освещенного коридора приблизился к кровати.

Я не проронил ни звука. Вошедший постоял надо мной, положил что-то на стол и неслышно удалился. Замок щелкнул, я остался один. Скорее разбитый, чем одурманенный, я сполз с кровати и зажег бра. На столе лежал сложенный вдвое телеграфный бланк. С бьющимся сердцем, стоя на ватных ногах, я взял депешу в руки. Она была адресована мне, в гостиницу “Эр Франс”. Я взглянул на подпись, и мороз пронял меня до костей. Плотно зажмурил глаза, потом открыл их и еще раз прочел фамилию человека, который умер достаточно давно, чтобы сгнить в земле.

ЖДУ РИМЕ ХИЛТОН НОМЕР 303 АДАМС

Я перечитал текст раз десять, приближая его к глазам, вертя телеграмму и так и эдак. Ее отправили из Рима в 10:40, следовательно, всего час назад. Может, это обычная ошибка? Рэнди мог перебраться в “Хилтон” – в гостинице возле площади Испании он остановился, не найдя ничего другого, а теперь перебрался и извещает меня об этом. Ему передали, что я звонил, он не дождался моего прибытия, узнал, что полеты задержаны, и отправил телеграмму. Но почему именно так переврали его фамилию?

Я сел, прислонившись к стене, и стал думать, уж не сон ли это? Горящее бра было надо мной. Все, на что я глядел, менялось. Оконная штора, телевизор, загнутый угол ковра, очертания теней казались предвестием чего-то непонятного. Вместе с тем все вокруг находилось в зависимости от меня, существовало только благодаря моей воле. Я решил устранить из окружающего шкаф. Блеск политуры померк, дверца потемнела, в стене возник рваный черный пролом, полный вязкой слизи. Я попытался восстановить шкаф, но тщетно. Комната, начиная с полуосвещенных углов, стала плавиться, я мог спасти лишь то, что оставалось в круге света. Потянулся к телефону. Трубка, насмешливо изогнувшись, выскользнула из ладони, телефон превратился в серый шершавый камень с дырой на месте диска. Пальцы прошли сквозь отверстие и коснулись чего-то холодного. На столе лежала шариковая ручка. Пока она не исчезла, я, напрягая все силы, нацарапал поперек бланка огромными каракулями: “11:00. NAUSEA [тошнота (лат.)] 11:50. ГАЛЛЮЦИНАЦИИ И ХИМЕРЫ”.

Но я не следил за окружающим, пока писал, и теперь уже не мог с ним сладить. Ждал, что комната развалится на куски, но началось непредвиденное. Что-то происходило рядом – как я понял, с моим телом. Оно увеличивалось. Ноги и руки отдалялись. В ужасе, боясь удариться головой о потолок, я бросился на кровать. Лег на спину, дышал с трудом, грудь вздымалась, словно купол собора святого Петра, в каждой руке я мог зажать сразу несколько предметов мебели, да что там, я мог обнять всю комнату!

Это бред, сказал я себе. Не обращай внимания! Я разросся уже до того, что контуры моего тела растворились во тьме, отдалились на целые мили. Я ничего не чувствовал, даже кожей. Оставалось только мое нутро. Огромное. Гигантский лабиринт, пропасть, отъединившая мой разум от остального мира. Но и мир исчез. Задыхаясь, я наклонился над этой своей бездной. Где прежде были легкие, внутренности, жилы, теперь безраздельно царили мысли. Это они казались необъятными. Они были отражением всей моей жизни. Запутанная, помятая, она горела, обугливалась, испепелялась. Рассыпалась огненной пылью, стала черной Сахарой. Это была моя жизнь. Комната, в которой я, как рыба, лежал на самом дне, сжалась до размеров зернышка. И тоже вошла в меня. А тело все росло, и я испугался. Меня убивала страшная сила моего разбухшего внутреннего пространства, все более алчно поглощавшего окружающее. Я застонал в отчаянии, засасываемый куда-то вглубь, и приподнялся на локтях, которые, казалось, опирались на матрац где-то в центре Земли. Боялся, что разрушу стену одним движением руки. Повторял себе, что этого не может быть, но каждой жилкой и нервом чувствовал: это реальность.

Читать еще:  Соэ при пневмонии

В безрассудной попытке бегства я соскользнул с кровати, грохнулся на колени и добрался вдоль стены до выключателя. Свет залил комнату белизной, острой, как нож. Я увидел стол, облитый вязкой радужной мазью, телефон, похожий на обгорелую кость, и далеко в зеркале лоснящееся от пота свое лицо; я узнал себя, но это ничего не изменило. Попытался понять, что со мной происходит, какая сила распирает меня в поисках выхода. Или эта сила я сам? И да и нет. Вздувшаяся рука остается моей рукой. Но если она превратится в гору мяса и придавит меня кипящей громадой, смогу ли я и тогда считать, что это моя рука, а не стихия, которая раздула ее? Я пытался сопротивляться очередным превращениям, но запаздывал – все изменялось быстрее. Мой взгляд уже приподнимал потолок, отодвигал его; любая поверхность прогибалась, оседала, будто я жег и плавил постройки из воска.

– Это галлюцинации! – попытался я крикнуть.

Слова донеслись до меня, подобно эху из колодца. Я оттолкнулся от стены, широко расставил ноги, увязающие в топком паркете, повернул голову, словно купол громадной башни, и заметил на ночном столике часы. Их циферблат превратился в дно сверкающей воронки. Секундная стрелка тащилась по нему неимоверно медленно. Она оставляла на эмали след белее самого циферблата, тот раздвинулся, превратившись в равнину с колоннами войск, наблюдаемую с птичьего полета. Известковая почва между наступающими шеренгами вздымалась от взрывов, пороховой дым впивался в лица солдат, в податливые маски беззвучной агонии. Кровь растекалась округлыми лужицами алой грязи, но пехота в пыли и крови продолжала наступать под ритмичную дробь барабана. Когда я отложил часы, панорама битвы уменьшилась, но не исчезла. Комната покачнулась. Сделала медленный поворот, отжимая меня к потолку. Что-то, однако, удержало меня. Я опустился на четвереньки возле кровати – комната замедляла бег, все опять собиралось воедино. И вдруг остановилось.

Насморк (42 стр.)

Показания приборов могут подвести, тогда последним индикатором остается человек.

– Итак, скучное однообразие. А что внесло разнообразие в Неаполе? Когда и где?

– Когда я испугался.

– По крайней мере дважды. Это меня развлекло.

Я подбирал слова с трудом, настолько это ощущение было неуловимо. Он не спускал с меня глаз.

– Вам приятно ощущение страха?

– Не могу сказать, да или нет. Хорошо, когда возможности человека совпадают с желаниями. Я обычно хотел то, чего не мог. Существует масса разновидностей риска, но банальный риск, скажем, вроде того, которому подвергаешься в русской рулетке, мне не по душе. Это бессмысленный страх. А вот то, что нельзя определить, предугадать, разграничить, меня всегда привлекало.

– Поэтому вы и решили стать астронавтом?

– Не знаю. Возможно. Нас считают смышлеными шимпанзе, которыми по хорошо разработанной программе управляет на расстоянии земной компьютер. Наивысшая организованность как знак цивилизации, противоположный полюс которой все это. – Я указал на газету с фотографией римского эскалатора на первой полосе. – Не думаю, однако, что все так просто. А если даже это и так, то на Марсе мы все равно будем в полном одиночестве. Я с самого начала знал, что мой физический недостаток дамокловым мечом висит надо мною, ведь шесть недель в году, когда цветут травы, я ни на что не гожусь. Правда, я рассчитывал полететь – на Марсе травы не растут. Это совершенно точно известно, и мои начальники тоже считали, что я годен, но в итоге проклятый насморк отодвинул меня в дублеры, и мои шансы свелись к нулю.

– Шансы полета на Марс?

– Но вы согласились остаться дублером?

– Aut Caesar, aut nihil [Цезарем или никем (лат.)].

– Если вам угодно.

Барт расплел пальцы и весь ушел в кресло. Казалось, так вот, прикрыв веки, он переваривает мои слова. Затем приподнял брови и слегка улыбнулся:

– Вернемся на Землю! Все эти люди были аллергиками?

– Почти наверняка все. Только в одном случае не удалось установить точно. Аллергия была разной – в основном на пыльцу растений, а кроме того, астма.

– А можно узнать, когда вы испугались? Вы сказали минуту назад.

– Запомнились два момента. Один раз в ресторане гостиницы, когда к телефону позвали Адамса. Это распространенная фамилия, речь шла о другом человеке, но мне показалось, что это не простая случайность.

– Вам подумалось, что к телефону просят покойного?

– Нет, конечно. Я подумал: что-то начинается. Что это пароль, предназначенный для меня, о котором никто из присутствующих не мог бы догадаться.

– А вы не думали, что это кто-нибудь из вашей группы?

– Нет. Это исключалось. Им запрещено было вступать со мной в контакт. Если бы произошло нечто, отменяющее нашу операцию, скажем, началась бы война, ко мне пришел бы Рэнди – руководитель группы. Но только в подобном случае.

– Простите, что я так назойлив, но для меня это важно. Итак, позвали Адамса. Но если имели в виду вас, это значило бы, что ваша игра раскрыта и вам дают это понять – вы-то выступали не под именем Адамса!

– Конечно. Наверно, поэтому я и испугался. Хотел подойти к телефону.

– Чтобы выйти на связь с ними – с другой стороной. Лучше так, чем ничего не знать.

– Понятно. Но вы не подошли?

– Нет, обнаружился настоящий Адамс.

– А во второй раз?

– Это было уже в Риме, ночью, в гостинице. Мне дали тот же номер, в котором во время сна умер Адамс. Что ж, расскажу вам и про это. Когда меня направляли, обсуждались различные варианты моего поведения. Я мог повторить путь любой из жертв, не обязательно Адамса, но я участвовал в совещаниях и перетянул чашу весов в пользу Адамса.

Читать еще:  Как отличить ангину от тонзиллита

Я прервал рассказ, видя, как у него заблестели глаза.

Можно ли вылечить насморк самостоятельно

Народная мудрость гласит – если насморк лечить, он проходит за 7 дней, если не лечить – за неделю. В связи с этим многие даже не пытаются бороться с насморком, рассчитывая, что он пройдёт сам собой. И очень даже ошибаются. Потому что, несмотря на свою кажущуюся безобидность, насморк может вызывать серьезные осложнения.

1-3 день

Насморк чаще всего является проявлением вирусного заболевания.

По сути, пресловутые сопли на самом деле один из способов борьбы организма с вирусом. В них в огромном количестве содержатся особые вещества, нейтрализующие вирусы.

Но они могут действовать, только если слизь в носу не слишком густая. Если же, например, в комнате жарко и сухо или у вас очень высокая температура, то слизь густеет или высыхает и представляет собой уже благотворную для размножения бактерий среду.

Поэтому если не принять экстренных мер и не начать лечение насморка вовремя, к вирусной инфекции через несколько дней может присоединиться бактериальная, которая чревата самыми серьёзными осложнениями – от гайморита с отитом до бронхита с пневмонией.

Многие при первых же признаках злополучного насморка тянутся к сосудосуживающим препаратам — нафтизин, санорин, галазолин, ксилометазолин, назол, тизин, отривин, леконил, африн, адрианол и т. д. Они действительно могут избавить нас от заложенного носа и даже позволить расстаться с носовым платком. Но только на время.

Зато злоупотребление этими препаратами может привести к сухости слизистой носа, а впоследствии – к гипертрофическому риниту, когда ощущение заложенности носа станет постоянным.

Поэтому врачи советуют принимать сосудосуживающие средства от насморка только в крайних случаях, когда, что называется, нос «не дышит». И то не более 3-4 дней подряд.

Главное – старайтесь как можно больше пить, увлажняйте воздух в комнате, чтобы не дать борющейся с вирусом слизи высохнуть или загустеть. Для предотвращения высыхания слизи можно использовать пиносол, эктерицид. Также рекомендуется промывать нос аквамарисом, физиомером, аква-лором или любым другим препаратом на основе морской соли.

3-5 день

То, что вирусный насморк всё-таки превратился в бактериальный, вы поймёте по цвету выделяемой слизи — она становится зеленоватой или желтовато-зеленой. Происходит это, как правило, примерно на третий день болезни.

В этом случае придётся применять спреи на основе антибиотиков – изофра, полидекс. Последний содержит и противовоспалительный компонент (гормон дексаметазон), и сосудосуживающий компонент – фенилэфрин. Но антибиотики, входящие в его состав (неомицин и полимиксин), не способны справиться с возбудителями гнойного ринита и гайморита. Поэтому если через три дня применения полидекса гнойный насморк не проходит, лучше всё-таки перейти на изофру.

Иногда к насморку присоединяется влажный кашель, особенно по утрам при резкой смене положения тела. Тогда врачи советуют начать принимать откашливающие препараты.

Однако с растворами на основе антибиотиков тоже нужно быть осторожными. Поскольку микроорганизмы, которые вызывают насморк, становятся устойчивыми к воздействию антибиотиков, препарат просто-напросто перестает действовать.

К тому же при чрезмерно обильном насморке вышеуказанные средства могут оказаться бессильными – гной затрудняет доступ лекарства к воспаленной слизистой оболочке. Поэтому нужны ещё и препараты, способствующие его разжижению и удалению из носа.

В качестве разжижающих средств рекомендуются АЦЦ, флуимуцил, а лучше даже спрей для носа ринофлуимуцил, синупрет. Последний выпускается как в таблетках, так и в каплях. Он стимулирует самоочищение не только слизистой оболочки носа, но и придаточных пазух, и его применение может снизить риск заболевания гайморитом. Синупрет и Ринофлуимуцил можно применять одновременно.

Во время беременности

Лечить насморк во время беременности несколько сложнее, ведь многие препараты в этот период под запретом.

Если насморк вызван простудой, стоит начать с приёма афлубина – это гомеопатическое средство, которое можно принимать и в первом триместре беременности. Только помните, что кофе отменяет действие любой гомеопатии, поэтому от него стоит временно отказаться. Так же нет запрета на промывание носа при помощи соляных растворов типа аквамариса.

Если нос заложен так, что будущей маме сложно дышать, придётся применять более тяжёлую артиллерию — сосудосуживающие капли, ведь плоду нужен кислород. Из допустимых – капли на натуральной основе, например, пиносол или санорин. Также допустим нафтизин. Но стоит помнить, что капли могут вызвать привыкание. Поэтому использовать их нужно умеренно и не дольше трех дней.

При насморке со слизью организм теряет жидкость, поэтому нужно чаще пить воду, ромашковый чай, морсы из ягод.

Кроме того, во время беременности можно лечить насморк народными средствами.

…Но если, несмотря на все лечение, насморк не проходит в течение 7-10 дней – нужно обязательно обратиться к врачу.

Народные средства

Проверенным народным средством лечения насморка является лук. Нарежьте обычный репчатый лук и подышите над ним или натрите долькой лука под носом, если не боитесь появления раздражения глаз и кожи. Чеснок тоже эффективно лечит насморк, убивая микробы в носу.

Хорошо лечат насморк масла пихты и эвкалипта. Обмакните в масло ватную палочку и смажьте нос внутри. Заложенность носа сразу пройдет, а пары масла начнут оказывать антисептический эффект. Повторяйте эту процедуру два или три раза в день. Главное – чтобы масла были натуральными.

Популярным методом лечения насморка являются ингаляции. Вскипятите воду в кастрюле, наклонитесь над ней и накройте голову толстым полотенцем, обеспечив герметичность. Дышите десять минут, пока вода не остынет. Можно делать ингаляции над отварами трав или картошки. В воду также полезно добавлять масло эвкалипта. Сейчас в продаже даже есть специальные приспособления для ингаляций на дому.

Ссылка на основную публикацию
Adblock
detector